Омерзительно. Страшно. Губительно. И некуда бежать, да и сил бы скопить ещё немного, чтобы позволить себе пожить ещё один день так, как никто никогда не узнает. Даже Алек, не стоит ему беспокоится. Изабель рассеянно смотрит в большое зеркало, уходящем в пол, пытаясь разглядеть в отражении ту, что всегда сражала наповал своим блистательным, эффектным образом. Едва стоит на ногах, вспотевшими ладонями давит, что есть мочи на несчастную спинку стула, ища дополнительную опору своему скованному ломкой корпусу. Вдох-выдох. Глубже. Больше. Кожа — белоснежный, тончайший пергамент, лишь полные губы алеют яркой краской и тусклый, молящий взгляд. Сил хватает с трудом, чтобы скользнуть им по своей фигуре, рассмотреть в отражении напротив слишком короткое платье, открывающее руки с росчерками рун, упругую грудь, стянутую линией декольте, и узкую талию. Горькая усмешка ложится на пересохший рот. От прежней Изабель Лайтвуд скоро ничего не останется, несмотря на попытки изображать обыденность, скрывать нужду, жить как простой боец, который не знает жалости, страха, зависимости. «Всего лишь капелька и мне станет легче. И я смогу завязать.» Так говорит каждый наркоман, убеждая себя в слепом стремлении дотянуться до того, что лишь сладостно убивает, не принося выздоровления. Озноб страха превращается в ярость так же стремительно, как пришло первое ощущение паники, когда нужно продолжение, а его нет, ведь она сама пытается запретить себе выходить из комнаты и думать о том, что стоило бы пойти к Рафаэлю. «Чёртов Сантьяго!» Бесится. Наядривается, словно спелая ягода, перенасытившаяся своими не верными решениями. Шипит, подобно змее. Взвизгивает, остервенело смотря перед собой в зеркало и не может контролировать один ураганный порыв, сменяющийся тут же другим. Не глядя сметает рукой с прикроватной тумбочки весь внушительный арсенал косметики и пузатые флакончики с духами, маслами для тела покорно летят вниз, с шумом приземляясь о твёрдую поверхность пола. Стекло моментально разлетается на куски, ароматические жидкости бесформенными пятнами украшают пол, застывая в немом упрёке перед её истерикой. Лайтвуд согласна драть на себе густые волосы, орать так, что осипнет, сорвать голос, согласна признаться себе, что зависима, чёрт их дери, согласна на всё! «На всё. О, Разиэль, я согласна уже на всё...» Она устала от эмоциональных всплесков, от жрущей её внутренний свет депрессии, от металлического молчания и безмолвия, что служат ответом на все её действия и аморальные поступки. «Никто не придет. Никто не протянет руку помощи. Даже Элдертри.» Тот самый змей-искуситель в отглаженной до отвращения белоснежной рубашке, хлопковых брюках с затянутым намертво поясом, кто подсадил её на яд нежити, передавив все попытки поправиться самостоятельно, не прибегая к наркотику. На эту заманчивую иглу, приносящую безумное удовольствие и кайф. Сама доигралась. Сама. Изнутри лижут языки пламени каждую её частичку, кости сдвигаются, словно выворачиваются из суставов. Это больно. Чертовски больно. Никогда прежде Иззи не испытывала ничего подобного, не была столь разбитой, искалеченной, выпотрошенной. Она облизывает губы, ощущая сильную физическую слабость, с отвращением всё же отворачивается от зеркала и, шатаясь, ступает к окну. За ним вечереет. Включаются первые уличные фонари. Мимо проходят люди. Примитивные. Со своими бедами и радостями. Но они все остаются людьми. А во что она превращается? Кем становится? Мертвецом? Зависимой? Девушка всегда была чиста от скверны, а теперь испачкана и вымазана чернотой с ног до головы. Сама виновата. Изабель снова нечем дышать. Правда же. Ей нет оправдания, да и не ищет она его. Хочет, жаждет иного. «Мне нужно найти Рафаэля.» Вампир не выходит фантомным призраком из её головы, мерещится за каждым переулком и темнотой узоров по ту сторону окна, манит. Изабель дала себя заклеймить, отравить тело, запятнать душу. Самое страшное, что отмываться от этого греха она не готова, совсем не хочет. Ей нужен йен-фен. Еще раз. Еще один чёртов раз. «Пожалуйста.» Он предупреждал её о том, что эти игры не закончатся ни чем хорошим. Говорил, что переступать границу нельзя, есть правила и... Лайтвуд не нужна его жалость. Нужно лишь ощущение эйфории, медленно просачивающейся под кожу, прямиком к сердцу. Ей просто нужно стать снова сияющей, блистательной и непобедимой. Иначе раствориться как призрак, угаснет совсем. Она следует в DuMort, просит наблюдателей провести к Главному, встречает элегантного Сантьяго улыбкой и начинает с нелепых, совсем не нужных ему извинений. Говорит о том, что он защищал своих, она всё понимает и тот резко обрубает её попытки продолжать эти немые оправдания, прикрытые ложью, потому что пришла охотница сюда не за этим. Ей не нужно его сухое «прощена», улыбка и жест галантности. Ей нужен яд.
— Рафаэль... — цепляется за полы его приятного, чуть холодящего пиджака, чтобы остановить. Объяснить.
— Если я укушу немного... Я же смогу уменьшать дозы? — ей хочется верить в то, что она говорит. Что произносят её израненные, покусанные и пересохшие губы. Она ведь нашла в себе силы добраться сюда, даже смогла пройти не шатаясь и с грацией, эффектно превосходя собственные рухнувшие ожидания. Изабель смотрит в глаза вампиру моляще, слепо, ненавидя себя за то, что сделала, что обманула брата и не осталась в Институте, что не смогла побороть тот самый этап ломки, когда ноги понесли её по известным, потайным тропинкам к донору. Лайтвуд очень хочет получить положительные ответы, понимание и снисхождение. Они ведь уже попробовали, переступили черту, дали возможность друг другу быть рядом, открывая всё новые и новые грани безумия. «Зачем ты так смотришь на меня? Ну же, красавчик, просто перестань упираться в правила и давай ещё немного поиграем. Ты же знаешь, что мне это необходимо, а тебе это не составит труда.» Ей нужен реальный он, из плоти и крови, из всего порочного и запретного. И вот он стоит перед ней, непоколебимой стеной, только вот идти на уступки не хочет, не принимает её визита радостно. Видеть не хочет. «Мы же придумаем что-то... Вместе.» Иногда Сантьяго кажется ей слишком умным, слишком сосредоточенным и правильным. А это раздражает. Ведь он не остановил ее тогда, не настоял на разумности своих же доводов, а поддался женским уговорам, чарам, красоте и хищному порыву. Кровь ангелов тоже манит, дурманит похлеще любой другой, Изабель это знает, чувствует. Он столкнул её в бездонную пропасть или же помог. Она запуталась, не знает. А теперь, получается, бросает?! Она предпринимает ещё одну попытку, хочет понять, что он хочет и она даст: себя, свою изнывающую и содрогающуюся плоть, деньги? Да не вопрос. Семья Лайтвудов всегда славилась богатством и статью. Но Рафаэль непреклонен. «Я хочу, чтобы ты ушла.» Эхом под горло, в самую воспалённую суть. Толкает его в грудь сильно, начинает кричать. «От тебя все отвернулись. Все, когда так нужны были.» Девушка жмурится, ощущая болезненную пульсацию в мышцах и в висках. Слёзы катятся по бледным щекам, охотница не в силах контролировать свои эмоции, потому что ей нужна эта доза. Один глоток и следующий шаг не будет таким хрупким, стеклянным, неустойчивым. Хватается за клинок Серафима, угрожает, тем самым вызывая у Рафаэля лишь жалость. Ту самую, которая так открыто читалась в глазах у родного брата. Он словно знал, что она одна не справится. Ей нужен его укус. Ей жизненно необходим сам Рафаэль. Клинок выпадает из дрожащих ладоней на пол, Изабель хватает себя за волосы и глотая слёзы уходит прочь. От приступов боли хочется плакать, реветь в такт этой сводящей с ума пульсации, уткнувшись лицом в бледные ладони и уходить, подбирая истоптанную гордость. Раз он не хочет по-хорошему, то будет по-плохому. Лайтвуд идёт в обход мотеля, начинает стучать в запертую дверь, призывая клыкастых самостоятельно. Они ведь чувствуют, ей это знакомо.
— Открывайте! Здесь есть вампиры, я знаю! —  нервные волокна накалены до предела, до точки кипения, невозврата. Что-то подсказывает, что настоящие страдания Изабель еще не ощущала. Они впереди. С каждой прожитой секундой становятся ближе. Её ногти впиваются в кожу ладоней, в груди набатом колотится сердце. Бессилие и безнадега. Девушка занята своей проблемой так сильно, что не замечает на общем фоне, как истошно пульсирует рубин в зачарованном ожерелье на груди, предсказывая подкрадывающуюся опасность. Везучая.
— Откройте, пожалуйста... — мольбы ведь должны быть услышаны. Она оставила клинок у Рафаэля и ей нет смысла сейчас вести охоту. Разве что на себя и свои слабости. Одна из сильных воительниц Конклава сейчас рассыпана, раздроблена на части, готовая отдаться целиком и полностью. Ирония судьбы или собственная глупость. Скорее, второй вариант. Она конченая идиотка, спорить с этим сложно. Но вампиры клана получили чёткий приказ - не впускать зависимую. Рафаэль больше не может губить её.  Законы морали... Ну конечно. Разве у детей ночи они есть? Изабель замирает, как только в другом конце тёмного переулка напряжённый слух ловит что-то, словно зацепку для себя и своей нужды: крики о помощи, моментально заглушаемые движением редких в это время суток машин. И на мгновение ей кажется, что кто-то её зов всё-таки услышал. Холодные пальцы перестают барабанить в закрытые двери, охотница выходит на след.

Отредактировано Isabelle Lightwood (2019-09-26 08:31:55)