//try and pretend that this is normal
playlist

Сны, те, о которых говорил Сфинкс, в которые он поверил, не приходят; и Лорд думает, что ничего не было, не было никакой веры, Сфинкс просто умеет говорить так, чтобы ему верили, а Дом позволяет сказанному чему бы то ни было, казаться настоящим — или ненастоящим, но таким, что настоящим ненастоящим. Сфинкс просто позволил ему казаться в последнюю ночь хотя бы не сумасшедшим - и живым в самый последний раз.
Сойти с ума он успеет и в Наружности, незачем осквернять Дом еще и этим.
В снах не происходит ничего, что стоило бы запоминать, только то, что просыпается он лишь еще более уставшим, чем перед ними, а темные круги под глазами становятся лишь темнее. Тысячи голосов сливаются в белый шум, а если решишь прислушаться, то тишина сваливается неподъемным грузом. В снах нет ничего хорошего, но Лорд все равно уходит туда каждую ночь.
Все ненастоящее, и все сыпется раз за разом.
Все, что пытается казаться настоящим сыпется точно также.

Он отказывается выкидывать то, что надавала ему напоследок Стая. Вечером, ночью, долго теребя пуговицы жилетки, перед тем как уснуть, повесив на шею чужой амулет и сжимая его на протяжении всего дня — чужие амулеты к несчастью, но хуже уже просто не станет, никогда. Наружность не встречает огнедышащими чудовищами, ничего того, чего можно было бы бояться, она просто стирает Лорда, будто его и не было. Только у Дома получалось делать их живыми, только у Дома получалось придавать этому миру какие-то краски.
Жилетка, подаренная Табаки слишком яркая, слишком выделяется — все дары из Дома кажутся принесенными из другого мира - это так и есть, есть два мира, настоящий, в который он уже никогда не вернется и тот, где он сейчас.

Вся стая ощущается тенями — не больше, и только Волк кажется настоящим, выделяется, выделяется из толпы теней из непонятного, ничего не значащего шума, похожий на неисправный канал телевизора, в который и превращается каждый третий сон, на который похожа его жизнь — на неисправный канал телевизора.
Лорд в какой-то момент понимает, что тот отличается, что тот смотрит, неотрывно, внимательно, не превращается в теневую фигуру, расплывающуюся в никуда.
— Мы оба умерли, — говорит он он однажды
и смеется.
а потом просыпается.
И нет ни Волка, ни Дома, ничего.
Белоснежный потолок, цвет которого видно даже посреди ночи, и здесь на него не смотрит ни один Волк, ни один отголосок из исчезнувшего сна.
Лорд не двигается, даже не закрывает глаза, смотря вверх, и в какой-то момент проваливается обратно, в этот раз не выделяя уже ничего.
Днем он вспоминает об этом и на мгновение мелькает мысль, что Волк was about to answer him, и отмахивает ее в никуда.

Сны не кажутся спасением, самое большее — затянувшейся агонией, если бы он задумался, если бы ему уже не было абсолютно плевать.
Дом не отпускает и не дает жить нормальной жизнью
Может быть потому, что у Лорда ее и быть не могло.
Она закончилась в момент, когда его отвели из Могильника в спальню, чтобы он забрал свои вещи. Закончилась даже уже тогда из-за Черного, и единственное что он помнит, чувствует наиболее отчетливо, это свою ненависть.
Но Лорд даже не пытается за нее хвататься, пытаться не умереть в реальности, выжить в Наружности.
Лорд остался в Доме.
Он туда не вернется.
И нету смысла пытаться

Он делит реальность и сон, отделяет их друг от друга. Но все равно теряется на каком-то пограничном крае.

Если выбирать реальность или сны, он бы предпочел застрять в них — как накануне Могильника, когда он провел четыре месяца там. Но он видит просто сны и ничего больше. Они тают и переплетаются фоновым шумом, не всегда заботясь о декорациях — ничего посреди ничего, наполненное только красками, шумом, треском, будто за создание его снов теперь отвечает Шакал, но для него все еще слишком тихо.
Лорд зачем-то пытается уловить в своих снах отголоски Дома, отголоски-следы его жителей, хочет однажды не проснуться и остаться там — но Сфинкс ошибался, покинувшим Дом закрыта дорога обратно, кем бы он ни был — никем.
Лорд делит ночь и день, реальность и сон, отделяя одно от другого и так же не интересуясь ни тем ни другим. В спальне Четвертой нет часов, зато есть Табаки и звонки на завтрак, обед, ужин, уроки.
В своей спальне он расколачивает о стену будильник с тумбочки в первый же день ; это дань памяти. оставшаяся за порогом серого Дома далеко на окраине. Это последнее и единственное, что связывает теперь его и то, чего больше нет, не у него.

Иногда ему навязчиво кажется, что Дом все равно с ним, что протяни руку, коснись пальцами и открой глаза,
что он не отказался,
что он остался с ним
Только это ложь и самообман, ничего больше.
Не будет.

Его увезли из Дома, но он все равно остался там, Лорд остался там, и все происходящее — какие-то ненастоящие декорации. Он чувствует себя не здесь, не сейчас, он не чувствует себя живым — ни во сне, ни сейчас.
Редко, очень редко, но он задумывается, видят ли его остальные состайники, раз его нет здесь, раз Дом его не отпустил — остался ли он там на самом деле. И знает, что нет. О тех, кто ушел в Наружность не вспоминают. Даже в Четвертой. какая ему теперь разница.

Лорд закрывает глаза и снова проваливается, на этот раз это коридоры Дома, но не разобрать ничего из написанного на Стене.
Сейчас здесь один из тех коридоров, по которым лучше не ходить ночами чужим — тех кто не понимает Дом; Лорд ходил, когда ему вздумается.
Дом его принимал.
Когда-то очень давно.
— Ты слишком настоящий, —
Остальная вереница серебряных фонарей исчезает, а Волк нет;
По большему счету — все равно, Лорд разворачивает коляску и коридор расплывается как не досохшая акварельная краска от неаккуратно пролитого стакана воды.
Он в Могильнике, той самой палате, как в ночь накануне.
Только вместо Сфинкса на кровати напротив сидит Волк, такой же как раньше, в той же одежде, и по нему не ползет не червяков, ни кусков засохшей земли — покойников хоронят в земле.
Лорд чувствует себя еще более неживым чем Волк и закрывает глаза во сне, растянувшись на отвратительной койке.
Последнее на то, что он улавливает, это некрасиво раскинутые на простыне ноги, но в последнюю очередь его беспокоит как он выглядит.[nick]Lord[/nick][status]you don't care[/status][icon]https://pp.vk.me/c626521/v626521758/509bf/l-1q4QJJr0A.jpg[/icon][lzsm]<div class="character"><a href="https://toxiccats.rusff.me/viewtopic.php?id=132#p7048">Лорд</a></div><div class="fandom">the house in which</div><div class="about">серый дом;</div>[/lzsm]

we built this house
on memories

Он закрывает глаза и ничего не меняется. Не исчезает Волк, не появляется спасительная темнота и nowhere. Она вообще едва ли появляется, когда это требуется.
Он просто устает от снов, но раз за разом закрывает глаза вновь и вновь — чтобы попасть куда-то еще, чтобы хотя бы на ночь уйти от Наружности — сны это что-то третье.

Лорд распахивает глаза и смотрит долго, неотрывно, не моргая, Волк кажется другим, не отсюда. Сон его не принимает, не принимает на тот уровень, чтобы он смог с ним слиться как положенно. Волк, слишком яркий — такой же, но одновременно другие краски, другие мазки и он отличается. Кто угодно сможет это заметить. Но никого из его сна это не интересует — просто еще один неподходящий элемент.
В жизни Лорда слишком много «неподходящего».

Еще никто из его сна не выделялся сильнее, чем это необходимо.
Даже в кошмарах.
Ему толком и не снятся кошмары.
Прямо сейчас реальность выигрывает у них без малейших оговорок. Кошмарам незачем приходить.

В снах Лорд редко с кем-то разговаривает, кто-то редко разговаривает с ним.
Сны обустраивает подсознание, подсознание лучше него самого знает, что Лорду это не нужно.

— Заткнись, — перекатывается в мыслях отчетливо, сухо, лениво, Лорду, кажется, что Волк все слышит, знает и так, но тот не реагирует, он не произносит это вслух.

Лорд не чувствует ничего в ногах, ни чужого веса, ни прикосновения, только видит, что Волк поднялся и сел совсем близко, вместо того, чтобы исчезнуть. Но ноги вообще ничего не чувствуют никогда — это не поменяется в обычном сне, единственный отголосок реальности. Сны нереальны, это нереально, Волк нереален и сейчас исчезнет.
Едва-едва слышно в мыслях Лорд знает, что он этого не хочет.

Волк вторгается в его личное пространство и это всегда напрягало, напрягает сейчас, особенно в сочетании того, что он давно уже не в Стае, не там где на тебя валится Табаки, проливает кофе Курильщик, иногда помогает Македонский и даже без непосредственного нарушения личного пространство — границы ощущаются иначе.

— Раздражаешь.
Они не виделись бесконечность времени, и это первое, что он говорит обращаясь. Не в воздух, неизвестность, а именно к Волку. Даже, если тот часть его сна.

Тот рядом, что протяни руку и прикоснись, и Лорд теряет момент, когда, правда, пытается. На долгое мгновение он уверен, что рука пройдет сквозь, на мгновение ему кажется, что рука начала проходить сквозь… но в следующее он уже чувствует пальцами преграду, пряди, зарывается пальцами в волосы, едва сжав.
Тонкие, бледные пальцы в темной шевелюре смотрятся слишком ярко. Взгляд задерживается, цепляется, как будто, стоит закрыть глаза второй раз — и на этот раз сон растворится. Как картина от пролитого растворителя или пролитого чего угодно, сон — это рисунок, если ты добавишь любой незначительный штрих, все может поменяться за мгновение, если ты прольешь что угодно, рисунок поплывет, исчезнет, превратится в что-то другое.

— Ты плод моего воображения, — говорит Лорд, смотрит никак, потухшими глазами, едва проглядывающиеся сквозь слой въевшейся пыли, въевшейся уже в него самого — он не смотрится в зеркала, но почти уверен, что больше не сияет. Глаза, наверное, очень хочется протереть ; не убирает руку.
Его сны слишком тусклые, чтобы в них оказался Табаки, — понимает Лорд, даже те, что слишком яркие для него самого, это все еще абсолютно ничто для Шакала. А может быть, Дом слишком сильно держится за всех, кто еще его не покинул, и не позволяет путешествовать далеко, не отпускает в чужие сны, чтобы никто в них не заблудился.
Вся стая до сих пор проглядывалась лишь тенями, не больше, отголосками голосов, которые сливались в фоновый шум, если стараться приглядеться или прислушаться. Яркое доказательство, что здесь никого не остается.
В них не может появиться никто, кто еще жив — поэтому сам того не понимая, он искал. Волк умер, Волк не считается. Он слишком сильно хотел оставить хоть какую-то нить к своим, и представляет тех, кто уже не считается до конца, кого Дом может отпустить.

Плод его воображения не исчезает, даже когда он его касается. 

— Ночь сказок в этом году уже была, — зачем-то говорит еще, он не разговаривает со своими снами, практически никогда, а сейчас он не сказал и десятка слов с момента, как покинул Дом. Лорду не - не хватает общения, он скучает по своей стае, но это просто факт, это завязка на Дом, это завязка на все то, что осталось недоступным — и ему абсолютно нормально без общения, чтобы начинать разговаривать со своим же сном.
Но он разговаривает.

Сказки в ту ночь — не те.
Сказки Волка, впрочем, тоже отличались бы от прочитанного в библиотеке.

Волк выглядит отвратительно живым и все еще мертвым. Все сразу. Волк часто сочетал несовместимое и делает это даже после своей смерти. Волк неправильный. Волк, действительно, до отвратительного, до чертовски такого настоящий.
Лорд соскальзывает рукой вниз, надавливает, заставляя вскинуть голову, подбородок выше, бледные пальцы создают контраст даже на коже. у Волка она прохладная.
Лорд сам покрыт вековой пылью, если присмотреться — прошло всего ничего, не наступили еще и полгода, но пыль уже вековая, застарелая, въевшаяся, отборная. Это как в том сне, когда за одну ночь прошли четыре месяца. Здесь за одну ночь проходит четыре года — больше.
Лорд думает, что если это его сон, то, в конце концов, появившиеся настоящие сигареты можно курить — хотя бы здесь, сейчас, теперь, но не может себя заставить отпустить Волка, не хочет себя заставлять.
Это все, наверное, странно, но сон все никак не сменит декорации, чтобы посмеяться и доказать, что это все очень глупо. Лорда окружает его же собственный сон, и он думает, что когда он уже умер, Дом остался там где остался, всем уже все равно каким он будет теперь, что случится на несколько лишним секунд. [nick]Lord[/nick][status]it's so surreal[/status][icon]https://pp.vk.me/c626521/v626521758/509b8/MW5BmL2Rhco.jpg[/icon][lzsm]<div class="character"><a href="https://toxiccats.rusff.me/viewtopic.php?id=132#p7048">Лорд</a></div><div class="fandom">the house in which</div><div class="about">серый дом;</div>[/lzsm]

Он смотрит отвратительно никак, только губы чуть приоткрыты, едва изогнуты в намеке на выразительное, почти привычнее «что за херню вы здесь творите», начинает и не заканчивает, он слишком мертвый для эмоций. Мертвее Волка, это иронично. Волк смеялся иначе, он не знает почему сознание подбирает не тот, не типичный смех, но не становится страшно, глупо бояться в собственном сне, глупо бояться Дома, даже если тот решит догнать тебя и стереть для того, чтобы в Наружности не было неправильного отголоска его самого. Дому это неинтересно. Лорд бы не отказался.

— Да~ ну? — рот раскрывается в усмешке, смехе, он не ждет пока Волк заткнется, растягивает почти привычно слова, почти как живой, он, правда, смеется. На глаза не наворачиваются слезы, смех не смех, а болезненный отголосок того как смеется нормальный человек, но ему смешно. Я не в доме, Волк, — это не вылетает из головы ни на минуту, даже во сне, Волк почти угадывает, с зачеркнутым, неверным «почти» – все превращается в нескончаемый кошмар. Едва ли кому-то не наплевать.
а Волк почти настоящий.
где-то далеко-далеко он почти верит. ближе, чем очень хочет.
Перестает резко, как будто кто-то переключил переключатель. Смеяться.
Как будто сон перекатывается куда-то дальше, и тогда последние фразы-действия не переносятся — иногда да, иногда нет, Лорду обычно плевать. Обычно, не сейчас. Сейчас страшно, неуловимо, но липко, легкими прикосновениями, и он бы запаниковал, не сжимая пряди волос, не удерживая Волка, будто это может что-то изменить.
Ничего не меняется, только тот говорит, еще, снова, декорации идут те же.

Волк говорит, Волк лезет сильнее в его личное пространство — Лорд начинает это сам, но в тот момент он кладет руку на волосы, а не Волк, и это разное, абсолютно разное, он ощущает почти живое желание врезать — отголосок того, что он едва ли живой. Хочется ударить больно, сильно, врезать еще и за то, что все, правда, тянется в кошмар, но Лорд не меняет ничего. Он не мешает давить чужими пальцами на свою ладонь, пальцы, чувствует пульс, смотрит почти живым взглядом, почти не мигая, почти сквозь, но видит, чувствует Волка, ему плевать, что это сон.

— Какая же ты сука, — улыбается Лорд, больно, болезненно, нехорошо, кривит губы. у него перехватывает дыхание, где-то на той грани — с отголоском невозможности, неправильности, перехватывает. перехватывает в горле, сворачивается внутри, задохнуться во сне нельзя, это сон, но дышать приходится через силу, редко, он надавливает сильнее уже сам — слабо, он может сломать, свернуть Волку шею, сейчас это ни о чем, но он знает, чувствует лучше, чем биение пульса под своими пальцами, что Волк знает, чувствует, видит. Лорд обжигается.

Лорд никогда никому не признается, что чувствует себя одиноким. Что Дома не хватает со второй минуты сильнее чем возможности дышать. Он оставляет и первое, и второе за серыми стенами. Кто-то врет ему, себе, всем, считая, что он до сих пор жив.

В Доме Лорд следил за порядком – своим, какой можно назвать порядком в Доме, Четвертой, но у него был свой порядок — порядок. на его половине, в его «личном» пространстве. он ненавидел, если в него вторгались, нарушал, мешал. Сон — это еще сильнее его пространство, и Волк — игнорирует мыслимые и немыслимые правила, наступая на них, даже не вглядываясь, не заботясь, лезет в его сон, его личное пространство, пространство, в которым Лорд может что-то менять — но прямо сейчас Лорд все это игнорирует.

Волк отвратительно настоящий, прямо сейчас, здесь, напротив — отвратительно, раздражающе, Лорд смотрит тускло, едва прищурившись, не делая ничего, чтобы придать этому хоть какой-то порядок ; делая все, чтобы запечатлеть это в памяти. У Волка холодные руки, у Волка обжигающее дыхание, у сна не-по-настоящему настоящие ощущения.

Лорд ни на секунду не представляет себя вновь в Доме, настоящем — он не помнит когда путал сон и явь в последний раз, он никогда не делал этого теперь, в Наружности. Сон не вытягивает атмосферу, только вытягивает из сознания Лорда декорации — настоящие, с каждой минутой все более четкие, цельные, цветные: надписи на стене, затертые паршивой краской не один раз, столько же раз переписанные и проступающие старые, едва видимые, проступающие зарубки от тех, кому было куда выходить после, было к чему отсчитывать дни — Лорд остался бы даже в Могильнике, если бы это значило Дом. Может быть, поэтому Дом не предоставил ему шанс — это не то, что заложено в каждом из них, заложено Домом или людьми, но это неправильно — как бы не делились они на стаи, спальни, столы — они все единое целое, может быть, желание оставаться в Могильнике, выбивается из привычной схемы. Как Курильщик, выкинутый из Фазанов, он сам, выкинутый из Дома. За очерченными границами это не меняет ровным счетом ничего.

Сон вырисовывает детали Могильника с грацией умеющего художника — в их стае не умел почти никто, и в то же время умели все. одновременно, зависит от точки зрения. Вырисовывает лучше чем это умеет сам Могильник — когда ты там краски скорее скрываются, мажутся, подтекают и оседают едкой пылью на губах, пальцах, не отмоешься, но Лорд жалеет, что за время в Наружности с него стек даже осадок Могильника, это остается теперь только едва-едва на предметах, вещах, чужих вещах, не на самом Лорде, как если надеть обувь не своего размера, и ты чувствуешь, видишь, что это не твой. Возможно, все скатывается в Могильник, потому что рисовать Спальню было бы неправильно, она казалась бы мертвой. Могильник мертв сам по себе. Иначе чем Наружность, совершенно иначе.
Неправильно вспоминать живых, поэтому в редких снах, когда он видит Дом, он видит того пустым — наполненным шумом, гамом, не прекращающимся даже ночью, тенями, призраками мертвых или живых, но не своей стаей, никем из того, кто еще жив. Поэтому он видит Могильник, поэтому сон позволяет себе впустить в себя Волка, поэтому Волк такой настояще-живой. Последнее не вписывается в схему, нарушает, ломает, ломает логику как к всему, к чему прикасается Табаки, как часто случалось с тем, что любил Волк. Он все еще не путает времена.

Лорд не помнит когда в его голове стало так много Волка — до или после его появления напротив, отголосок логики растекается, плавится будто над свечой, но ведет к тому, что разумеется «до», что сон — это ответ, что сон — это следствие, и никак иначе. Лорд всегда мешал логику и эмоции произвольно, но сейчас это почти важно, важно вспоминать о том, что вспоминал Волка он его не больше, чем остальные — о мертвых в четвертой не говорят, о мертвых в четвертой не вспоминают. Лорду навязчиво важно и навязчиво все равно, Волк нарушает его личное пространство, и он только смотрит, смотрит — до сих пор не может наглядеться.

Не все равно только когда Волк отодвигается, но «не все равно Лорда» не ловится никак его сном, не проскальзывает, не отмечается, это далекое, мысленное, которое игнорирует он сам и прикрывает глаза, лениво выдыхая короткое — Пошел ты.

Он знает, шестым чувством улавливает, что он все еще в Могильнике, знает, что Волк сел на его ноги, что он может до него дотянуться пальцами, если захочет, если тот не исчез, но не может проверить никак, если не протянет руку и не откроет глаза.
Ноги не чувствуют ничего — это привычно, так и должно быть, не должно быть Волка, может быть уже и нет. Лорд думает о дыхании, что почему-то во сне это важно, все еще нужно, все еще иногда кажется, что задыхаешься, не хватает воздуха — не думает о том, что это несправедливо, что даже в его собственном сне, ноги не чувствуют ничего, что это не меняется даже здесь и сейчас, что навязчиво бьется, что сейчас он не чувствует и этого  н е  х в а т а е т. Не хватает Волка.

Почему-то не удивляет, что тот до сих пор здесь — не удивило бы даже не окажись. Лорд садится рывком, почти также как прыгает — прыгал, давно, еще в Доме, это все остается там, за стеной из слуг, медсестер и ненастоящей заботы, в которую последней пытается играть его мать, но об этом можно не думать. Можно не думать хватая Волка за вырез, воротник, сжимая и дергая на себя, к себе — ближе — сжимая пальцами скомканную ткань и не собираясь отпускать.

— Не позову, — у Лорда распахнуты глаза, в них жжется что-то слишком непривычное, непривычное сейчас, после Наружности. Что-то, что сочетается с откликом от тусклой лампы, в глазах вся та же пыль, но проскальзывает, далеко, близко, где-то там, с отголоском того, что Лорд не до конца мертв.

он не уберет «не»,
он не верит в происходящее,
он помнит как дышать, он не отпускает Волка куда-то еще, плевав на желание сидеть где-то дальше. — Только попробуй не появиться в следующий раз, — время утекает сквозь пальцы, во сне не нужно закрывать глаза, чтобы чувствовать, во сне не нужно жить, чтобы ощущать, во сне может пройти три месяца и меньше суток за его границей, но это не тот сон. Ему просто кажется, что того слишком мало. Слишком много хорошего на один затянувшийся момент. Лорд сомневается, что вспомнит хоть что-то наутро. [nick]Lord[/nick][status]what will we do[/status][icon]https://pp.vk.me/c626521/v626521758/509b1/bBW9C4mAwNI.jpg[/icon][lzsm]<div class="character"><a href="https://toxiccats.rusff.me/viewtopic.php?id=132#p7048">Лорд</a></div><div class="fandom">the house in which</div><div class="about">серый дом;</div>[/lzsm]

Волк появляется в его сне раз за разом
  раздирает на части
раздирает еще сильнее, не появляясь.
Лорда это не заботит.

Его слишком не заботит наличие Волка в его сне, достаточно, что хвататься за него присутствие, хвататься за сигарету, сжимать ее пальцами также как он мысленно цепляется за чужое присутствие. слишком живое. живее, чем все, что происходит "вне" сна. Все, что осталось в Доме — реальнее, чем все, что осталось за его пределами. Все, что раз за разом остается за, если закрыть глаза. Сон слишком рябит в глаза изобилием Волка, его наличием, его неумением оставить рвущиеся с языка слова в собственной глотке, неумением, даже когда он молчит и только смотрит. Слова рвутся наружу, мешаются с взглядом, Лорд дышит сигаретным дымом прямо в его не умеющие заткнуться глаза.

Волк ломается также как и он, где-то на этой периферии, какой-то границе и чем-то еще — только Лорд не пытается это отрицать. у него достаточно вариантов того, что отрицать можно и без этого. На долю секунду их связывает что-то еще, коротким натяжением струны, на короткий момент, когда Волка коротит и дергает всем телом.
Но Волку достаточно всего-лишь открыть свой рот.
Лорду достаточно вырвать его язык, чтобы это ничего не меняло.

Волк слишком двинулся, еще тогда когда был жив, слишком двинулся, заявляя о собственном существовании после смерти, когда Лорд о нем даже не помнит, слишком впивается в его сон, за две затяжки становясь его частью. Тратит целых две затяжки, чтобы стать его частью. Лорд не старается, но чувствует запах, чувствует как Волк впитывается в его сон, становится его неотъемлемой частью.
сука, его неотъемлемой частью он становится с первого дня, как оказывается в них. они оба катятся с ума, не потому что Лорд не верит, в то, что тот мертв, он пахнет трупной затхлостью, землей и никотином. и удушающим вздохом, подхватывающим чужое дыхание.
Лорду плевать, что тот возвращается в его сон, хватается за него острыми пальцами больнее, чем Лорд хватается за его шею, когда он открывает рот - хватается, если прикрыть глаза, но он их не прикрывает. Просто смотрит, проходясь языком по выдыхаемому дыму, ему плевать.

Дым мешается, перекручивается между собой, переплетается. Лорд не вглядывается в причудливые фигуры, не зацикливается на Волке, дым подскакивает под потолок, и если расфокусировать взгляд, они меняются еще сильнее, теряются еще сильнее.
он не пытается их проассоциировать, предсказать собственное будущее, которое в отличие от Волка не признает, что они оба, Лорд в первую очередь — мертвы напрочь, до сгнивших костей, и завалены слишком отчетливо землей, смогом, могильным холодом. Не признает и пытается прокатиться еще, еще дальше, не замереть невозвратной точкой. Невозвратная точка осталась в рисунках на стенах и записях у Кофейника.
Лорду не нужны предсказания или ответы, на губах, обхватывающих сигарету, нет никаких вопросов, рвущихся наружу ярким кашлем.
Лорду плевать на тайны Волка.

Плевать.
Еще сильнее чем на самого Волка, еще ближе к правде, но Волк не спрашивает, это только отзвуки бессмысленно очерченных в воздухе букв, Волк не спрашивает и лезет ближе, едва не забирается на самого Лорда, едва не… нет, за границу он перелезает еще раньше.
Лорду плевать, он магнитится на короткий ожог, очерченный краем сигареты, цепляется взглядом, медленно выпускает волнами сигаретный дым уже второй, казалось бы едва начатой, сигареты. сон - не то место, где стоит жалеть сигареты. не тот сон, в котором сигареты просачиваются серой дымкой лишь зацепившись за серого волка. У Серого волка, угольно темные волосы и ожог на ладони, которую он переворачивает, вновь беспардонно залезая в его личное пространство.

Волк выдает свою великую тайну, будто делится сокровенными тайнами самой Вселенной, будто затрагивает истоки мироздания или Дома, и Лорд заходится смехом. Плюя на эту сокровенность, обнуляя ее вничто и не аплодирует только потому, что правая рука сжимает сломанную только что сигарету. от нее все равно почти ничего не оставалось.

— Завтра же, — приглушенно, обманчиво мягко тянет Лорд одними губами, едва слышно, но они слишком близко, они слишком рядом, они в одном сне. Он повторяет одними губами чужое имя, и оно мерцает на губах кривой улыбкой. Давится остаточным дымом, остаточным смехом. Остаточным желанием свернуть шею для того, чтобы посмотреть, что получится.
У Лорда распахнутые болезненно глаза, впивающиеся с каким-то разочарованием, с невероятно отчетливой «я думал, что ты умнее» — не думал.
Это ведь так просто, ооо…
Губы беззвучно выдыхают, коротко сжатые и распахнутые еще раз.
На пару с глазами, когда слишком _резко_ и дергается, не рассчитав руки Волка, _слушая_ грудную клетку. В первый набор радиочастот на которых передается отвратительно сломанное радио. такое же паршивое и испорченное как его сердце, бьющийся о ребра воздухом пульс. он слышит треск испорченной пластики, остаточный ветер, остаточный дым сигарет, задержавшийся между ребрами.   

Позже Лорд бьет коротко, почти без замаха, в следующее мгновение вонзая пальцы под подбородок, расцарапывая так, чтобы еще через два сомкнуть пальцы на шее. Волк давно давным умер, но он обжигается о едва уловимое тепло и бьющееся ничего под пальцами. 
Он ослабляет пальцы лишь когда Волк хрипит и сгребает второй рукой за ткань, дергает еще ближе. чтобы ударить еще раз по лицу. Ударить и никуда не отпустить от себя, притягивая обратно, больно хватаясь за запястье руки, за два шага до того, чтобы пропустить между пальцами сломанные кости или посмотреть останутся ли синяки.

— Потому что никто, — никто не думает, что тот свихнулся, потому что Волка нет, Волк давно перешагнул через границу от которой не возвращаются, а Лорд ловит, тянет, забирает себе, чтобы сломать между пальцами шею, чтобы оставить себе частичку оставленного Дома. — Не разговаривает с бедным, маленьким волчонком.
одними губами, почти задевая кожу, это можно произнести это почти оглушающе громко. Волк слышит, можно не сомневаться.
— Который в карты проиграл Шакалу свои мозги, — он дышит это почти в чужие губы, больно удерживая за шею, оглаживая двумя пальцами шею, едва, едва задевая, чувствуя пульсацию прямо под ладонью, чувствуя неправильно живого Волка.
— и рвется найти хоть кого-то, — рвется и падает, рвется и не находит. Никого кроме Лорда, никого кроме.
— маленький, — шепот тянется из под глубин, нарастает шипением пепла, что катится по губам, — глупый, — и он катится в артикуляцию, пропускает эти два слога через себя;
— волчонок, — зло, очерчивая дыханием последнее слово и щуря глаза. Перед глазами отблески пепла, вместо настоящего Волка. [nick]Lord[/nick][status]still living[/status][icon]https://pp.vk.me/c626521/v626521758/509bf/l-1q4QJJr0A.jpg[/icon][lzsm]<div class="character"><a href="https://toxiccats.rusff.me/viewtopic.php?id=132#p7048">Лорд</a></div><div class="fandom">the house in which</div><div class="about">серый дом;</div>[/lzsm]